САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЕ ЧТЕНИЯ
ПО ТЕОРИИ, МЕТОДОЛОГИИ И ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ

Историческая наука и методология истории в России XX в.: К 140-летию академика А.С. Лаппо-Данилевского. Санкт-Петербургские чтения по теории, методологии и философии истории. Выпуск I. / отв. ред. А.В. Малинов. СПб.: Издательство «Северная Звезда», 2003. – 415 с.

Фигуры истории или «общие места» историографии. Вторые Санкт-Петербургские чтения по теории, методологии и философии истории / отв. ред. А.В. Малинов. СПб.: Издательство «Северная звезда», 2005. – 460 с.

Национальные образы прошлого: Этническая доминанта в историографии и философии истории. Третьи Санкт-Петербургские чтения по теории, методологии и философии истории / отв. ред. А.В. Малинов. СПб.: Издательство «Северная Звезда», 2008. – 345 с.

ИСТОРИЧЕСКАЯ НАУКА И МЕТОДОЛОГИЯ ИСТОРИИ В РОССИИ XX ВЕКА. К 140-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ АКАДЕМИКА

А.С. ЛАППО-ДАНИЛЕВСКОГО

Юбилеи – явный симптом дряхления науки. Что уж говорить об истории, воспринимающей ветхость в качестве возрастающей ценности. Время, проходя сквозь антикварную оптику историков, лишь увеличивает их капитал, добавляя новые приобретения и повышая процентную ставку по уже имеющимся вкладам. Отметить юбилей означает пустить в оборот наличный исторический капитал и тем самым избегнуть склеротического вырождения науки. Борьба с беспамятством – приоритетная задача истории.

Кажется, мы живем в пору юбилеев. Вслед за затмившем скандалами чиновно-полицейским юбилеем Санкт-Петербурга скромно выглядывают другие «круглые» даты: В.С. Соловьев, Ф.И. Тютчев… На их фоне вовсе затерся еще один – 140 лет со дня рождения академика Александра Сергеевича Лаппо-Данилевского (1863 – 1919). Сомнения не было: до юбилея Лаппо-Данилевского нет дела ни пробуждающимся по весне демократическим маразматикам, ни приватизировавшим науку  и перешедшим на самообслуживание московским фондам, ни самодовольной академической посредственности, в школьно-административном упоении своим настоящим презирающей минувшее. Организация конференции о Лаппо-Данилевском выглядела делом безнадежным. Бесперспективным казалось и научное наследие Лаппо-Данилевского. Высказанные им идеи давно стали раритетами, а с расфокусированной в постмодернистском многоязычии  точки зрения, сменившей марксистскую прямолинейность, они выглядели и вовсе архаичными. После историографической инвентаризации мумифицированные мысли Лаппо-Данилевского были складированы для безмятежного упокоения по томам и архивам. Не менее печальная участь постигла и главное детище университетских стараний Лаппо-Данилевского – методологию истории. Не отстоявшая свой суверенитет, изгнанная из Университета, третируемая бронтозаврами единственно верного учения, она мигрировала в философию истории, потеснив и обругав историософию, в общую методологию науки, солидарно присоединясь к позитивистскому шельмованию метафизики, мимикрировала в теорию и эпистемологию истории, метонимически скукожилась в источниковедение. Конференция о Лаппо-Данилевском могла быть только поминками о нем. Но, замысленное скромно мероприятие, неожиданно для самих устроителей разрослось до всероссийского масштаба. По неведомым информационным капиллярам весть о конференции обошла научное сообщество. География заявок охватила пол России и перевалила за Урал. На карту лаппо-данилевсковедения помимо Санкт-Петербурга оказались нанесены Сыктывкар и Москва, Самара и Рязань, Волгоград и Омск, Нижний Новгород и Новосибирск, Казань и Ростов на Дону, Киев и Екатеринбург. К сожалению, истощенные десятилетним финансовым постом, лишь немногие российские ученые смогли добраться до Санкт-Петербурга.

И вот, 21 апреля 2003 г. в здании Института международных образовательных программ Санкт-Петербургского государственного политехнического университета, в доме 28 по Гражданскому проспекту открылась конференция «Историческая наука и методология истории в России XX века. К140-летию со дня рождения академика А.С. Лаппо-Данилевского». Из панорамных окон седьмого этажа, где проходила конференция простирался индустриальный пейзаж большого города. На его фоне рассуждения о философии и методологии истории, о судьбах русской историографии выглядели бедными родственниками прогресса, беззащитными перед технической мощью цивилизации. Ощущение сиротливости и одиночества усиливалось немногочисленностью участников, от чего не спасали даже антидиалектические внушения о примате качества над количеством. Страхи развеяло бодрое приветственное слово директора ИМОП доктора физико-математических наук Д.Г. Арсеньева (Санкт-Петербург), пожелавшего участникам конференции успеха и припомнившего о давности традиции преподавания гуманитарных дисциплин в Политехническом институте. Взявший на правах принимающей стороны  и председателя оргкомитета первое слово доктор исторических наук С.Н. Погодин (Санкт-Петербург) отметил значение исторических и теоретических трудов Лаппо-Данилевского для отечественной науки и, коснувшись основных этапов в изучении его наследия, указал на необходимость преемственности современных исследований с той традицией, к которой принадлежал Лаппо-Данилевский.

По-хозяйски рачительно следующее слово С.Н. Погодин передал другому представителю Политехнического университета кандидату исторических наук Е.А. Ростовцеву (Санкт-Петербург), лучшие годы своей жизни посвятившего исследованию творчества Лаппо-Данилевского. Доклад Ростовцева назывался «Наследие А.С. Лаппо-Данилевского в отечественной науке». Выстраивать генеалогическое древо научных потомков Лаппо-Данилевского Ростовцев начал с полемики вокруг первой книги Лаппо-Данилевского «Организация прямого обложения в Московском государстве со времен Смуты до эпохи преобразований» (1890) и довел историографический обзор субьбы научного наследия академика до настоящего времени. Задача изучения трудов Лаппо-Данилевского, в интерпретации Ростовцева, выглядела пугающе современно. Актуальной представлялась прежде всего модель исторического знания, предложенная и разработанная Лаппо-Данилевским (разбивка на специальные исторические дисциплины, связь между ними, общие философско-эпистемологические контуры истории, ее цели и задачи). Доклад Ростовцева приятно поражал масштабностью и одновреименно академической дотошностью исполнения.

Следующим выступил доктор исторических наук С.П. Рамазанов (Волгорад) с докладом «Методологические искания отечественной исторической мысли XX века: новации и традиции». Обнимая широким взглядом профессионала, выхватывающего в историографическом многостраничье лишь важное и существенное, развитие методологии истории в России XX в., докладчик представил впечатляющую и концептуально стройную картину. Рамазанов выразил, пожалуй, общий мотив всех последующих выступлений – идею кризиса исторической науки. В этом смысловом параллелизме нашей эпохи и того времени, в котором жил Лаппо-Данилевский можно усмотреть главную интригу конференции. В начале XX в. кризис был вызван пересмотром позитивистской методологии, альтернативу которой искали в неокантианстве и философии жизни. В конце XX в. кризис оказался спровоцирован отказом от марксистской парадигмы социального знания, на смену которой пришел постмодернизм. В обоих случаях кризис привел к методологической невменяемости, к отказу от объективности как цели исторического познания, что автоматически заставляет усомниться в научной ценности самой историографии. Так, философия жизни, например, утверждает приоритет иррационального в истории. Алогизм делает познание истории невозможным. Столь же беспочвенным, онтологически безродным является и постмодернизм. Исторический релятивизм, представителем которого в России был, например, Р.Ю. Виппер  оказался непопулярен и не получил такого широкого распространения как в США в 1930 – 1960-е годы. Русские мыслители стремились к обобщению, целостному видению предмета, к систематическому образцу самой исторической науки. Это нашло отражение, с одной стороны, в построении теоретико-методологических оснований истории в духе философии всеединства, а с другой, - в марксизме. И историософия всеединства и марксизм были в свое время выходом из методологического тупика. Но устойчивые ориентации российской методологии истории, т.е. тяга к целостности, сохранились, что, по мнению Рамазанова, позволяет надеятся на скорое преодоление кризиса. Не могу не упомянуть и о прагматике выступления, прекрасно сознавая, что переложить на бумагу смысловую атмосферу не возможно. Немного застенчивая манера придавала и докладчику и докладу обаяние неискоренимой интеллигентности.

Тему кризиса продолжил доклад доктора философских наук Н.М. Дорошенко (Санкт-Петербург) «А.С. Лаппо-Данилевский – основоположник российской методологии истории». Кризис в историической науки перекликался с кризисом в естествознании и кризисом власти в России начала XX в. Уже в то время состояние кризиса было вполне очевидно. В своем докладе Дорошенко попыталась проследить, как же разрабатывались теоретико-методологические проблемы до Лаппо-Данилевского, самим Лаппо-Данилевским и в его время, и после Лаппо-Данилевского. Методологический кризис следует понимать как кризис онтологического подхода, т.е. объективизма в исторической науке. Неокантианство в начале XX в. реабилитировало субъективизм в истории, соединило вопрос о возможности истории как науки с разработкой гносеологии истории. История начинает пониматься не как процесс, а как знание об этом процессе. Именно в рамках гносеологии и эпистемологии истории и стала развиваться методология истории. Ее основоположником в России выступил Лаппо-Данилевский, предложивший отличать исторический метод как от естественнонаучного, так и от социологического метода. Его заслугой было новое определение, новое понимание цели, задачи и структуры методологии истории. В первые годы после смерти Лаппо-Данилевского еще появлялись работы методологического характера, но затем на протяжении 40 лет, до 1960-х годов методологические изыскания практически не проводились. В уверенном, фактологически обоснованном докладе Дорошенко сквозила, тем не менее, обида на игнорирование, а порой и «закрытие» методологических разработок в Санкт-Петербурге.

Исходной точкой доклада кандидата исторических наук Р.Б. Казакова (Москва) «Источниковедческие проблемы в историографических курсах А.С. Лаппо-Данилевского» также стало рассуждение о кризисе историографии. Чрезмерный интерес к методологии – явный признак кризиса. В то же время, разработку метода следует воспринимать как заявку на появление науки. В этом смысле методологические искания в начале XX в. – родовые страдания науки истории. Более того, интерес к методологии сопровождает и становление истории как учебной дисциплины. Это хорошо видно на примере историографических курсов Лаппо-Данилевского, в которых история исторической науки предстает как эволюция исторического метода. Новизна подхода Лаппо-Данилевского состояла в том, чтобы не разделять, а объединять методы разных наук. В этом ключе давалось и понимание источника как результата реализованной человеческой психики, что в конце концов приводит к идее единства объекта науки. Человек, индивидуализирующе воздействуя на среду, по существу объединяет естественные и гуманитарные науки. Такой взгляд, несомненно, делает идеи Лаппо-Данилевского очень актуальными, что было заметно даже по заинтересованной, сопереживающей тональности выступления Казакова.

Доклад кандидата исторических наук П.А. Трибунского (Рязань) «Материалы о А.С. Лаппо-Данилевском в Российском государственном архиве литературы и искусства», напротив, был выполнен в духе прохладного академизма, подчеркнуто отстраненно и неэмоционально. Ровным тихим голосом, от которого веяло покойной архивной атмосферой, Трибунский изложил содержание 14 фондов, в которых удалось обнаружить упоминания о Лаппо-Данилевском. Лаконичный и полный как каталог доклад Трибунского вызывал восхищение, какое может вызвать старатель на архивном прииске, намывающий крупинки исторических свидетельств.

Следующий затем доклад кандидата исторических наук А.В. Свешникова (Омск) «Образ А.С. Лаппо-Данилевского в творчестве Л.П. Карсавина» представлял собой симпатичную зарисовку интеллектуальных отношений двух историков. Учитывая скудость и односторонность сведений (только упоминания Карсавина о Лаппо-Данилевском), надо признать, что перед докладчиком стояла очень сложная задача. История личных взаимоотношений ученых, приоткрывая коммунальную кухню отечественной науки, всегда интригует. Свешников представил как официальную, так и неофициальную сторону этих отношений. Как обычно бывает, благопристойная на уровне высказываний официальная оценка на деле лишь маскировала подразумеваемое неофициальное мнение. И мнение это, сложившееся у Карсавина о Лаппо-Данилевском как ученом было далеко не лестным. Расхождение во взглядах объясняется не только разрывом в поколениях, но и разной философской ориентацией двух ученых. Карсавин и Лаппо-Данилевский интересны тем (и в этом их сходство), что каждый из них из истории мигрировал в философию, но это была разная философия.

В докладе кандидата исторических наук О.Б. Леонтьевой (Самара) «Субъективная школа в русской мысли конца XIX –  начала XX в. и проблема «кризиса позитивизма»» рассматривался контекст, в котором проходили теоретические поиски Лаппо-Данилевского. Крепко сбитый, добротный и обстоятельный доклад Леонтьевой, затрагивая проблему кризиса исторической науки в конце XIX –  начале XX в., останавливался на учении так называемой «субъективной школы», основными представителями которой были П.Л. Лавров, Н.К Михайловский, Н.И. Кареев, В.В. Лесевич и др. – старшие современники Лаппо-Данилевского. В этом отношении положения субъективной школы были, скорее, той опорой, от которой мог отталкиваться Лаппо-Данилевский. Рассматривая историю этой школы и анализируя ее концепцию, Леонтьева пришла к выводу, что «субъективная школа» занимала своеобразное промежуточное положение между позитивизмом и неокантианством. Именно такое философское зависание  позволяло представителям субъективной школы эклектически маневрировать между впадинами философских проблем и рифами логических противоречий. После каждого такого маневра оставались тонны типографских пояснений, знакомство с которыми способно обессмыслить ни одну научную биографию. Топтание же в тихой заводи позитивизма рождало многочисленные повторы – лучшее лекарство от бессонницы. Можно только восхищаться Леонтьевой мужественно (простите за гендерный оксюморон) осилившей пыльное наследство субъективной школы и с таким изяществом его представившей.

Тезис о принадлежности Н.И. Кареева субъективной школе был оспорен в докладе кандидата исторических наук В.А. Филимонова (Сыктывкар) «Н.И. Кареев о соотношении объективного и субъективного в дискурсивной практике историка: эпистемологический аспект». В отечественной историографии Кареев – целый архипелаг, в котором постоянно обнаруживают ранее неизвестные островки. Остается лишь поражаться тематическому разнообразию кареевских работ. Создается впечатление, что у него, как в известном краю, все есть. Одна из самых пространных частей кареевского наследия – философия истории. На ее-то многотомных просторах и возвел здание своего доклада Филимонов, наделив попутно Кареева титулом основоположника эпистемологии истории. Если в предыдущем докладе проблемы философии истории рассматривались на примере субъективной школы, на фоне которой складывалась методология истории Лаппо-Данилевского, то в живом и пропитанном явной симпатией к своему герою докладе Филимонова Кареев представал как вполне самодостаточное явление, на периферии которого при телескопическом приближении можно различить методологический астероид Лаппо-Данилевского. Актуальность же обращения к философско-историческим трудам Кареева оправдывалась не только личным интересом – благополучным детищем аспирантского зачатия, - но и объективным авторитетом современности: все тем же кризисом, сменой парадигм, пересмотром теоретико-методологических оснований…

В завершении обзора не от избытка нескромности, а исключительно из тяги к полноте – младшему брату объективности – упомяну о своем докладе ««Методология истории» А.С. Лаппо-Данилевского в контексте развития русской философии истории». Если широкими мазками попытаться набросать картину развития русской философии истории, то скорее всего выйдет батальная сцена (при ближайшем рассмотрении порой переходящая в ученую свару), первые персонажи которой выступают в костюмах XVIII в. В русской философии истории можно различить два направления: историософское и теоретико-методологическое. Историософия берет начало еще в эпоху Средневековья. Теоретико-методологическое осмысление истории складывается в XVIII в. Только после формирования и обособления этих двух направлений мы можем говорить о появлении в России философии истории, поэтому первые сочинения по философии истории в строгом смысле появляются лишь в XIX в. Каждое направление имеет свои отличительные черты и своих представителей. Наибольшего развития теоретико-методологическое направление получает в так называемой академической философии истории (Н.И. Кареев, Р.Ю. Виппер, В.М. Хвостов Д.М. Петрушевский и др.), одним из наиболее ярких представителей которого был Лаппо-Данилевский.

На этом завершилась официальная часть конференции «Историческая наука и методология истории в России XX века. К140-летию со дня рождения академика А.С. Лаппо-Данилевского». После перекура методолюбивые участники конференции переместились на хлебосольную кафедру международных отношений, где наукообразные речи сменил застольный жанр.

 

 

 

ВТОРЫЕ САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЕ ЧТЕНИЯ

ПО ТЕОРИИ, МЕТОДОЛОГИИ И ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ

«ФИГУРЫ ИСТОРИИ ИЛИ “ОБЩИЕ МЕСТА” ИСТОРИОГРАФИИ»

22 – 23 апреля 2005 г. в Институте международных образовательных программ Санкт-Петербургского государственного политехнического университета (Гражданский пр. 28) проходили Вторые санкт-петербургские чтения по теории, методологии и философии истории «Фигуры истории или “общие места” историографии». Отсчет чтений ведется от конференции «Историческая наука и методология истории в России XX века: К 140-летию академика А.С. Лаппо-Данилевского», проходившей там же два года назад. Однако предыдущая конференция еще не была пронумерована. Лишь готовя издание организаторы наметили очередность, поместив в конце сборника информацию о новой конференции.

Вторые чтения – еще не история, но и они уже позволяют отметить если не традицию, то направление поисков и устремлений. Организаторы конференции видели ее, во-первых, в междисциплинарном характере чтений, в которых приняли участие историки, философы, социологи, востоковеды, заинтересованные в разработке теоретических и методологических проблем исторической науки и смежных гуманитарных дисциплин, во-вторых, в интеграции региональных научных центров и, в третьих, в привлечении молодых исследователей. Касаясь этих сторон прошедших чтений, можно отметить, что в них приняли участие ученые из семнадцати регионов России, а также их Казахстана и Украины, приезд которых оказался возможен благодаря поддержке конференции Российским гуманитарным научным фондом (грант 05-01-14015г). Средний возраст участников конференции составил тридцать семь лет.

Конференция начала работу в полдень 22 апреля. Во время регистрации была открыта небольшая выставка книг по теории, методологии и философии истории, опубликованных в Санкт-Петербурге в последние годы. Тематика проходившего в первый день пленарного заседания была посвящена в основном общим вопросам методологии и философии истории. Первый докладчик, Б.Г. Соколов (Санкт-Петербург) обратился к фундаментальной проблеме «История и время». Отправной точкой рассуждений докладчика послужил архитектурный стиль «историзм», который он определил как «реальное звучание и сбережение», «обживание» прошедшего, становящегося настоящим. Основная мысль докладчика состояла в проведении аналогии между историей и временем, благодаря которой история осознавалась как «обжитое время», т. е. осмысленное, пережитое народами, поколениями и т. п. История становится социальным временем. Но та же аналогия позволяла утверждать о «культурной фундированности времени». По манере выступление Соколова скорее напоминало лекцию, чем доклад.

Сообщение А.Б. Бочарова (Санкт-Петербург) «Альтернативная история в естественнонаучной парадигме» было посвящено активизировавшемуся в последние годы направлению, получившему название «альтернативная история». Связывая существующие исторические концепции с современными им моделями объяснения мира или научными парадигмами, докладчик пытался указать на те естественнонаучные теории, которые могут служить основанием для построения альтернативных реконструкций исторических событий. Следуя заранее заготовленному тексту, экономящему время и дисциплинирующему мысль, Бочаров в несколько отрывистой манере чтения давал концентрированные формулировки основных принципов и подходов «альтернативной истории», классифицируемых в соответствии с естественнонаучным знанием.

Н.М. Дорошенко (Санкт-Петербург) в докладе «О современных подходах к изучению истории» предприняла попытку классифицировать многочисленные, как эмпирические так и теоретические, исторические работы, появившиеся как минимум за последнюю сотню лет. Обширный историографический материал позволял рубрицировать подходы на три вида: классический, неклассический и постклассический, каждый из которых дробился на множество подвидов. Дорошенко, кратко их поясняя, сопоставляла с ними конкретных авторов. Классификационный принцип, сам уже ставший классическим для европейской науки, в докладе явно перекликался с диалектическим прошлым отечественной философии, воспринимавшей всякое учение в согласии с принципом предустановленног дуализма. Каждая историческая концепция, убедительно показывала Дорошенко, имела свою альтернативу, антитетически заявляющую свое право на истину. Значительное место в докладе было уделено истории изучения методологии истории в России.

Еще более понятийно усложненная классификация исторического знания была предложена в докладе И.Л. Зубовой (Ульяновск) «Современное состояние исторической науки: о некоторых результатах новых парадигмально-методологических ориентаций». Постоянное обновление исторической мысли, в синхроническом срезе часто оцениваемое как кризис, на деле приводит к научному совершенствованию историографии, способствует ее теоретическому взрослению. Парадигмально-методологические установки, разнящиеся в зависимости от типов рациональности, пояснялись докладчиком через целую серию категориальных различений (например, в хронологическом отношении, как линейное, событийное, презентативное время и т. п.). Новый шаг в осмыслении специфики исторического знания Зубова связывала с принципами открытости и презентативной целостности. Спешность, вызванная временными ограничениями доклада, усугублялась некоторой затерминологизированностью сообщения, затрудняющего его восприятие.

Своеобразной альтернативой предшествовавших докладов  стало выступление М.П. Лаптевой (Пермь) «Язык историка и проблема понимания», в котором прозвучал призыв к ясности и понятности того языка, каким пользуется историк. Можно вспомнить, что для Декарта ясность и отчетливость были критериями истины. Лейбниц добавлял к ним еще изящество. Язык, по существу, единственное орудие историка. Историография – не только знание о прошлом, но еще и литература. В этом отношении плохой язык историка затрудняет познание прошлого. Историк находится в состоянии диалога, собеседования, и его успех в немалой степени зависит от языка историка, терминологическая разработанность которого характеризует теоретическую зрелость науки. Однако в наше время заметно снижение стандартов ясности языка и, как следствие, утрата смыслов. Современная историческая наука нуждается в языковом законодателе, в ученом, который мог бы задать понятийные и стилистические стандарты историографии. Таким историком в свое время был В.О. Ключевский. Спокойная ясность речи самого докладчика лишь подчеркивала актуальность выдвигаемых требований.

Однако уже следующий доклад А.Н. Смолиной (Волгоград) «Модель вечности как модель организации истории» вернул участников конференции в трудно поддающиеся пересказу терминологические джунгли наукообразного эзотеризма. Можно отметить созвучие центральной темы выступления Смолиной – темы времени – с докладами Б.Г. Соколова и И.Л. Зубовой. Вообще рассуждения об истории и времени, об историческом времени и времени истории явно доминировали в первый день конференции. Модель вечности, которой был посвящен доклад, изъяснялась как культурно обусловленная система представлений о времени, как модель времени, топология времени. Громоздкие определения, утяжеленные понятийными словообразованиями, обрушивавшиеся на аудиторию с интенсивностью явно превосходящей уровень метафизической усвояемости даже профессиональных философов, производили впечатление магического действия, воссоздающего какую-то новую мифологическую систему.

Еще не рассеялось в аудитории эхо монументальных дефиниций предыдущего доклада, как к сообщению «Русская историософия и германская философия истории: сходство и различие моделей» приступил А.В. Усачев (Елец). Доверительный тон доклада с вкраплениями личных воспоминаний, скорее похожий на рассказ в кругу знакомых, несколько разрядил напряженную философскую атмосферу конференции. Компаративистский подход, примененный Усачевым, приводил его к выводу о различной интерпретации истории в русской и немецкой философских традициях, избирающих, соответственно, либо уникальные события, либо универсальные понятия в качестве исходных моментов философско-исторических построений.

На этом пленарное заседание, а вместе с ним и первый день работы конференции завершился. Если участники чтений еще могли себе позволить усомниться в объективности существования исторических законов и т.п., то объективность законов административного механизма не вызывала никаких сомнений. Иногородние участники были вынуждены перебраться в бюрократические коридоры и кабинеты административного корпуса, чтобы задокументировать свое присутствие на конференции.

Второй день работы был отдан докладам, посвященным частным аспектам и разделам исторической науки. Для того, чтобы сократить время выступлений и дать больше возможности для обмена  мнений заседание, было обозначено как круглый стол «История текстов и текст истории». Последовательность выступлений участников «круглого стола» определял периметр реального стола.

В первом выступлении И.В. Якубовской (Великий Новгород) «Историко-культурный текст викторианской эпохи: коттедж в образе жизни англичан XIX века» предпринимался текстовой анализ культурного пространства, содержащего закодированную информацию, на примере коттеджа викторианской эпохи. Казалось бы частное историческое явление – загородный дом – в содержательной интерпретации докладчика представал как символ целой эпохи и сосредоточение ценностных предпочтений британцев XIX века.

Текстовая интерпретация в русле семиотики культуры и истории повседневности была продолжена в сообщении Ю.А. Топчиян (Ярославль) «Текст поведения римлянина в текстах Плавта». Хорошая литературная обработка доклада и уверенная манера чтения совсем не выдавали в выступающем конференционного дебютанта.

Следующий докладчик А.О. Захаров (Москва) нарушил уже казалось бы закрепившуюся традицию придерживаться во время выступления заранее подготовленного текста. Захаров предложил «Размышления о “Метаистории” Х. Уайта». Это были, действительно, размышления, обращенные в равной степени и к аудитории и к самому себе. Докладчик вкратце изложил  основные положения концепции Х. Уайта, а затем поделился своим опытом приложения этой концепции к существующей отечественной историографии Древнего Востока. Неудача подобной попытки вызвала ряд мелких критических наблюдений относительно подхода Х. Уайта и возможности аналогичного анализа текстов историографии. Размышления Захарова с четко обозначенным личным отношением к проблеме, не лишенном некоторой доли самолюбования, вызвали многочисленные отклики участников конференции. Завязалась продолжительная дискуссия, заметно оживившая ход «круглого стола», которая была прервана одним из участников, самовольно восхитившем на себя власть руководителя. Доклад Захарова, безусловно, стал содержательным центром второго дня работы конференции.

К практике преподавания истории в средней школе в докладе «Современная историография и школьные учебники истории» обратился В.В. Ковригин (Липецк). Докладчик указывал на конфликт интерпретаций в современных школьных учебниках истории, на дискуссионность многих исторических событий и плюрализм трактовок исторических фактов. Главной же проблемой, на его взгляд, остается этноцентризм учебной исторической литературы. Нерастраченный до конца полемический настрой, заданный аудитории выступлением Захарова, и здесь привел к дискуссии. Единственное с чем согласились спорившие – это недостаточное количество часов для изучения истории в школе.

В докладе представителя принимающей стороны А.Е. Ростовцева (Санкт-Петербург) «Петербургская историческая школа как феномен историографии» рассматривались различные позиции в определении «петербургской исторической школы», ее отличия от «московской школы», возможные претензии на лидерство и т. п. Частота упоминаний и количество отсылок явно намекали на болезненность затрагиваемых проблем для петербургских историков. «Историографический феномен» «петербургской школы» в докладе Ростовцева возводился на обширном историографическом фундаменте.

На поэтическом материале построил свой доклад «Образ истории в советской детской художественной литературе (по страницам книги Н.П. Кончаловской “Наша древняя столица”)» А.В. Свешников (Омск). На примере поэмы Н.П. Кончаловской докладчик рассматривал как формируется представление о прошлом, задается образ истории. Ироничные оттенки, звучавшие во время чтения фрагментов поэмы, создавали впечатление пристрастного, если и не ехидного, то, по крайней мере, критического отношения к «источнику». Именно об этом и были посвящены вопросы, обращенные к Свешникову, сообщение которого вновь затронуло тему исторического образования. Во время прений был поднят вопрос о «москвацентризме»  отечественной историографии, служивший продолжением прежних дискуссий.

В форме зарисовки из истории отечественной археологии был исполнен небольшой доклад О.С. Свешниковой (Омск) «Тасканки и горемычки или об одной стилистической особенности работ советских археологов 1930-х годов». Подборка цитат из соответствующих произведений искренне развеселила аудиторию.

С сообщением на историко-культурную тему «О понятии “скоморошества”» выступила О.В. Куварзина (Нижний Новгород). Рассмотрев семантическую и морфемную структуры слова «скоморошество» она сосредоточилась на анализе скоморошества как социального явления.

К историко-философскому анализу философии истории в докладе «Метафизические основания философии истории: три взгляда персоналистической философии» обратилась М.А. Школьникова (Санкт-Петербург). Доклад состоял в конспективном изложении взглядов М. Шелера, П. Тиллиха и М. Бубера.

С «сепаратистским» докладом «Теория сибирского областничества в историографии Сибири» выступила Т.Ф. Ляпкина (Улан-Удэ). Касаясь различных оценок сибирских областников (Г.Н. Потанина, Н.М. Ядринцева и др.), обстоятельств их жизни и т.п., она отметила главную тенденцию исследовательской и общественно-просветительской деятельности областников – децентрализацию исторической науки, идеологическую разгрузку знания. Однако централистская установка в историографии до конца так и не преодолена, что, вероятно, является одной из главных причин того, что до сих пор нет обобщающей истории Сибири.

Регионально-историографическая тематика была продолжена в докладе Л.Н. Харченко (Иркутск) «Современная историография о роли Православной церкви в культурном развитии сибирского региона (вторая половина XIX века). Тенденции и направления». Давая обстоятельный историографический очерк, докладчик отмечал, что вопрос об определении реальной роли Православно церкви в культурном развитии страны и отдельных регионов активно разрабатывается в последнее время.

Доклад С.И. Ковальской (Астана, Казахстан) «От историологии к историографии: эволюция исторического знания казахов» вывел конференцию на международный уровень. Содержание доклада для большинства присутствующих было явно экзотическим. Размышления о генезисе исторического знания у казахов и о современном состоянии исторической науки в Казахстане был не только информативны и поучительны, но и затрагивали уже неоднократно звучавшую на конференции тему – «центризма» в историографии.

В жанре самоанонсирования было исполнено сообщение А.В. Малинова (Санкт-Петербург) «Историология литературы Н.И. Кареева». Нехватка времени позволяла лишь обозначить основные содержательные моменты доклада. Проблема соотношения истории и литературы, как правило, рассматривается со стороны влияния литературы на историю. Однако были попытки исследования литературы с точки зрения принципов, опробованных в историографии. Так, например, Н.И. Кареев пытался применить к литературе положения, используемые в либеральной историографии (принцип личности и эволюционизм).

Завершилась конференция примиряющим различные точки зрения чаепитием на кафедре международных отношений.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ 

ПОЛИТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИНСТИТУТ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ ПРОГРАММ

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ

«ФОНД КУЛЬТУРЫ И ОБРАЗОВАНИЯ»

НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ ПРОШЛОГО

ЭТНИЧЕСКАЯ ДОМИНАНТА

В ИСТОРИОГРАФИИ

И ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ

Третьи Санкт-Петербургские чтения

по теории, методологии и философии истории

20–21 апреля 2007

20 апреля 2007 г.

Институт международных образовательных программ СПбГПУ

(Гражданский пр. 28)

11.00 – 12.00

РЕГИСТРАЦИЯ (ауд. 720, каф. Международных отношений)

12.00 – 16.00

ПЛЕНАРНОЕ ЗАСЕДАНИЕ

(ведущий д.и.н., проф. С.Н. Погодин)

Попов Г.Н.  (Санкт-Петербург)  Приветственное слово

Цамутали А.Н. (Санкт-Петербург) Приветственное слово

Репина Л. П. (Москва) Между индивидуальным, локальным и глобальным: интегративные подходы в современной историографии

Маловичко С.И. (Москва) Глобальная (г)локализация и практика контекстуализма новой локальной истории

Орлов И.Б. (Москва) Микроистория: «атомизация» исторической реальности или ее иной образ?

Рамазанов С.П. (Волгоград) Марксистская и западная методология истории: непримиримое различие или сходство развития?

Осипов И.Д. (Санкт-Петербург) Соотношение национального и универсального в историологии российского либерализма

Ростовцев Е.А. (Санкт-Петербург) Социальный заказ в российской исторической науке второй половине XIX – начале XX в.: московская и петербургская школа историков

16.00 – 17.00

ПРЕЗЕНТАЦИЯ

книги:

А.С. Лаппо-Данилевский «Очерк русской дипломатики частных актов»

 

 

21 апреля 2007 г.

Институт международных образовательных программ СПбГПУ

(Гражданский пр. 28)

10.00 – 16.00

КРУГЛЫЙ СТОЛ

«НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ ПРОШЛОГО»

(ведущий д.и.н., проф. С.Н. Погодин)

Власюк О.А. (Омск) понятия «свой», «другой», «чужой» в русской историографии второй половины XIX века

Воробьева С.А. (Санкт-Петербург) Проблема этно-психологической реконструкции истории в русской философии истории XIX в.

Гришанин П.И. (Пятигорск) Современное осмысление становления отечественной историографии гражданской войны в России (1917 – 1921 гг.) в советский период: основные направления и тенденции развития

Демин М.А. (Барнаул) Образ коренных народов Сибири в русской историографии XVII в.

Дорошенко Н.М. (Санкт-Петербург) Параметры этнической истории Л.Н. Гумилева

Ермекбаев Ж.А. (Астана, Казахстан) Депортация чеченцев и ингушей как антинародная политика сталинского руководства СССР

Загайнова В.И. (Йошкар-Ола) Единство и многообразие всемирно-исторического процесса: возможность применения модели дихотомического деления

Захаров А.О. (Москва) Историография в информационном обществе (в свете исследования представлений группы студентов-гуманитариев)

Ивако Н. В. (Брянск) Рационально-региональный компонент исторического образования:  проблемы проектирования и реализации

Ковальская С.И. (Астана, Казахстан) Причины современного национально-исторического мифотворчества

Ковригин В.В. (Елец) История в отечественных и зарубежных школах: национальные образы прошлого или единый взгляд на мировой исторический процесс?

Королев А.А. (Пенза) Ислам в СССР во второй половине 1940-2000-х гг.: краткий обзор историографии

Кротт И.И.  (Омск) Этническое предпринимательство западной сибири  в конце XIX - начале XX вв.

Крючков И.В. (Ставрополь) Венгрия и славянский мир в интеллектуальном пространстве России в последней трети XIX – начале XX вв.

Лаптева М.П. (Пермь) Владимир Набоков и немцы: к проблеме этнического непонимания

Леонтьева О.Б. (Самара) «Не религия, а нечто другое»: образы старообрядцев в исторической науке и культуре пореформенной России

Ляпкина Т. Ф. (Улан-Удэ) Образ «Другого» в историографии восточной Сибири

Попов В.Б. (Луганск, Украина) Парадигма  многомерности  и  глобальные трансформации  социально- исторического в континуума

Пристенский В. Н. (Воронеж) Этническая доминанта в правовой истории человечества (социально-философский анализ)

Тяпин И.Н. (Вологда) Периодизация российской и всемирной истории в византизме К.Н. Леонтьева

Синенко А.А. (Омск) Темпоральные представления как часть исторического сознания

Тихонова А.Ю. (Ульяновск) Полилог этнокультур симбирско-ульяновского региона

Трофимцева С.Ю. (Самара) Гносеологическая и историософская проблематика «философии жизни» и неокантианства в связи с развитием западноевропейской философии истории

Тулибаев Т. Е. (Алматы, Казахстан) Академик Б.А. Ахмедов – выдающийся исследователь средневековой историографии по этнической истории и этногенезу народов центральной азии

Тулибаева Ж. М. (Астана, Казахстан) Средневековая мусульманская историография и проблемы изучения генеалогии правящих династий Золотой Орды

Усачев А.В. (Елец) Россия в семье исторических народов: постгегелевская редакция философии истории

Ушмаева К.А. (Ставрополь) Преподавание отечественной истории и истории других стран в России (90-е гг. XX в.)

Хруцкий К.С. (Великий Новгород) Универсальный русский (космистский) функционализм

Шайдуров В.Н. (Санкт-Петербург) Еврейская диаспора россии в публикациях второй половины XIX – начала ХХ вв.: основные направления и тенденции

Шмелёв Д.В. (Казань) Трансформация образа германии в представлениях и политике французских христианских демократов в конце 40-х гг. XX в.

 

Регламент выступления:  доклады на пленарном заседании 20 мин., на секционных заседаниях 10 мин.